Евангелие рукотворных богов - Страница 101

101

– Ты не передумал? – в очередной раз спросил Брат.

– Не начинай.

– Быть может, ждать придется очень долго.

– Не думаю – атмосфера практически очистилась. Не век же им болтаться на орбите.

– Удачи тебе, солдат. Надеюсь, тебе повезет… Нам.

– Останьтесь в живых. Слышите? – Ключник по очереди обошел товарищей, остановился первым возле Ванко. – Запомни, мальчик, то, что видел, – ты будешь жить в другом мире. Не лучшем и не худшем – другом. Вы, – Рахан обратился к Стерве с Русом, – здоровые и чистые, я знаю, будьте родителями тех, кто возродит человечество, не спорьте – вы можете стать парой. Ты, – это к Брату, – научи их, оставь в их памяти рассказы о прошлом, о величии, к которому смогут стремиться следующие поколения.

Кэт Ключник не сказал ничего. Он просто стал напротив и долго смотрел в глаза, словно стараясь запомнить каждую искорку, вспыхивающую в синей бездне.

– У тебя все получится, – прошептала девушка. – И помни – мы всегда несем ответственность за тех, кого спасаем. Мы еще встретимся… чтобы попрощаться.

Рахан усмехнулся. Он уже не верил в пророчества, не хотел искать смысл в иносказаниях и прекрасно отдавал себе отчет в том, что его ждет.

– Прощайте.

– Прощай.

– До встречи.

В сумерки уходят пять странников. Атмосфера действительно почти очистилась – последнее время почти каждая ночь полна яркого света звезд. Пятеро уходят, не оборачиваясь, потому что нельзя оборачиваться в прошлое, пятеро уходят, а шестой тяжело усаживается в вытащенное из недр рукотворной пещеры кресло, берет в руку подобранное год назад у сгоревшего хутора оптическое приспособление и смотрит вверх.

Сидеть так он будет долго. Ветер станет носить из стороны в сторону неприкаянные кусты перекати-поля, цепляющиеся колючками за его ноги, песок истреплет полы его одежды, а солнце до черноты обласкает его страшное лицо. Группа кочевников набредет на необычного наблюдателя и начнет насмехаться над ним, а он будет лишь смотреть вверх, иногда невооруженным глазом, иногда, пользуясь старым потертым прицелом, и изредка прихлебывать остывший чай из железной кружки. Он покинет свое место только тогда, когда незваные гости сунутся обшаривать помещения базы за его спиной. Он медленно поднимется и пойдет вслед за ними и там, страшным демоном выныривая из темноты коридоров, покончит со всеми.

Наступит зима, и пойдет снег – снег в пустыне и сугробы у его ног будут служить защитой от холода. А в одну из морозных ночей наблюдатель вдруг вздохнет и впервые заговорит, пусть даже сам с собой. Собственно, это будет трудно назвать разговором – он скажет всего одно слово:

– НАЧАЛОСЬ…

Зима. Сочельник. Те, кто еще жив, веселятся, отмечая праздник, смысл которого давно позабыли. Но в далекой пустыне одинокий безумец после почти полугодового бездействия спускается под землю, и рокот машин возвещает о том, что база ожила. Ключник, пользуясь приспособлением из реек, зеркал и маятника, следит за движением отделившейся от Звезды искорки, покачивает головой и делает пометки в блокноте. Затем снова уходит в чрево станции, бегом – надо преодолеть четырнадцать этажей подземелья и успеть повернуть последний включатель. Уже скоро.

Где-то далеко отсюда сильные пальцы, привычные к оружию, не менее ловко управляются со струнами:

Мой дом в холмах зеленых, мой дом в высоких травах.
Взбираются по склонам веселые дубравы.
С рукава слетает сокол – к нам приехал издалёка
Всадник изумрудноокий из страны лесов высоких.
Там – мой дом в зеленых холмах!

Играй же, менестрель, играй! А рядом с ним медленно танцует девушка, движения легки и изящны, так же грациозны, как ее отложенный в сторону клинок.

Возьми янтарный перстень, жемчужную корону,
С тобой уедем вместе в мой дом в холмах зеленых.
Там несутся к морю кони, там вино в подвалах бродит,
Виноградной спелой гроздью звезды падают в ладони.

Танцуй же, дева, танцуй! И мальчик сидит у ног и поет, глядя на мир печальными глазами, – не менее грустно смотрит он, когда приходится, в прорезь прицела.

Там печаль тиха, как вечер, там легенды море шепчет,
Там поет закатный ветер о давным-давно ушедших.
Там венки сплетают девы, там играют менестрели,
Там давно собрались гости, ожидая королеву.
Там – мой дом в зеленых холмах!

Пой, пой, дитя, не останавливайся – это песня о том, что уже мало кто помнит и нескоро, ой как нескоро увидит.

В тесном кружке кочевников выступают бродячие артисты. Зачем убивать, а они это могут, если можно добывать на пропитание, демонстрируя собственное искусство? И играют, поют, танцуют, а в сторонке пристроился на солнышке, таком редком, худощавый, хотя в осанке чувствуется недавняя дородность, проповедник. Когда его коллеги закончат – он расскажет собравшимся, если они захотят его слушать, о том, что в ближайшее время вновь наступят сумерки, но этого не стоит бояться. Лучше всего найти укромное место, переждать катаклизм, а после мир родится заново и жить станет легче.

Кстати сказать, сами артисты не думают искать убежища. Зачем? Каждый из них в глубине души уверен, что заслужил честь или достоин проклятия – пережить грядущие испытания, дабы оправдать или искупить, впрочем, это одно и то же. И так, скорее всего, произойдет. Причем очень скоро.

А остальные избранные?

Примерно через месяц глубоко под землей, под слоем оплавленного камня окончательно придет в себя существо с обожженной маской вместо лица и кровоточащими культями вместо конечностей. Оно тщетно попытается разлепить покрывшиеся кровавой коростой веки и с ужасом осознает всю чудовищную безысходность своего положения. Наверное, отчаяние, если ему еще присущи какие-нибудь эмоции, послужит последней каплей, ввергнувшей сознание в пропасть безумия. Иначе чем, как не безумием, объяснить странные видения, образы, посетившие его в последующем, визиты, память о которых останется навсегда.

101